Хорошие стихи хороших поэтов

   Поэт, особенно хороший, чувствует и знает, что его пером водит Бог. На этой страничке мы решили публиковать хорошие стихотворения хороших и разных поэтов, которые отозвались в нашем сердце в ту или иную минуту бытия. Приглашаем и вас, наш пользователь, присылать стихи ваши, известных и неизвестных поэтов для публикации. Требование одно - стихи должны быть хорошими!

   Р.Киплинг

ЗАПОВЕДЬ

Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех.
Верь сам в себя наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех.
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них.
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив.
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив.
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловить глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.

Умей поставить в радостной надежде,
На карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать как прежде
И никогда не пожалеть о том.
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: “Иди!”

Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой.
Будь прям и тверд с врагами и друзьями.
Пусть все в свой час считаются с тобой!
Наполни смыслом каждое мгновенье
Часов и дней неуловимый бег
-Тогда весь мир ты примешь как владение
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!

    Аля Кудряшева (Алина Хайтлина,izubr), 2007

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый. Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге — и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеется время. Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу. Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь — на десятом. Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

   Дана Сидерос, 2009

Один мой друг подбирает бездомных кошек,
Несёт их домой, отмывает, ласкает, кормит.
Они у него в квартире пускают корни:
Любой подходящий ящичек, коврик, ковшик,
Конечно, уже оккупирован, не осталось
Такого угла, где не жили бы эти черти.
Мой друг говорит, они спасают от смерти.
Я молча включаю скепсис, киваю, скалюсь.

Он тратит все деньги на корм и лекарства кошкам,
И я удивляюсь, как он ещё сам не съеден.
Он дарит котят прохожим, друзьям, соседям.
Мне тоже всучил какого-то хромоножку
С ободранным ухом и золотыми глазами,
Тогда ещё умещавшегося в ладони...

Я, кстати, заботливый сын и почетный донор,
Я честно тружусь, не пью, возвращаю займы.
Но все эти ценные качества бесполезны,
Они не идут в зачет, ничего не стоят,
Когда по ночам за окнами кто-то стонет,
И в пении проводов слышен посвист лезвий,
Когда потолок опускается, тьмы бездонней,
И смерть затекает в стоки, сочится в щели,
Когда она садится на край постели
И гладит меня по щеке ледяной ладонью,
Всё тело сводит, к нёбу язык припаян,
Смотрю ей в глаза, не могу отвести взгляда.

Мой кот Хромоножка подходит, ложится рядом.
Она отступает.

   Елена Касьян, 2008

Юзек и Магда

Юзек просыпается среди ночи, хватает её за руку, тяжело дышит:
«Мне привиделось страшное, я так за тебя испугался...»
Магда спит, как младенец, улыбается во сне, не слышит.
Он целует её в плечо, идёт на кухню, щёлкает зажигалкой.

Потом возвращается, смотрит, а постель совершенно пустая,
— Что за чёрт? — думает Юзек. — Куда она могла деться?..
«Магда умерла, Магды давно уже нет», — вдруг вспоминает,
И так и стоит в дверях, поражённый, с бьющимся сердцем...

Магде жарко, и что-то давит на грудь, она садится в постели.
— Юзек, я открою окно, ладно? — шепчет ему на ушко,
Гладит по голове, касается пальцами нежно, еле-еле,
Идёт на кухню, пьёт воду, возвращается с кружкой.

— Хочешь пить? — а никого уже нет, никто уже не отвечает.
«Он же умер давно!» — Магда на пол садится и воет белугой.
Пятый год их оградки шиповник и плющ увивает.
А они до сих пор всё снятся и снятся друг другу.

   Ок Мельникова, 2012

все важные фразы должны быть тихими,
все фото с родными всегда нерезкие.
самые странные люди всегда великие,
а причины для счастья всегда невеские.
самое честное слышишь на кухне ночью,
ведь если о чувствах — не по телефону,
а если уж плакать, так выть по-волчьи,
чтоб тоскливым эхом на полрайона.
любимые песни — все хриплым голосом,
все стихи любимые — неизвестные.
все наглые люди всегда ничтожества,
а все близкие люди всегда не местные.
все важные встречи всегда случайные.
самые верные подданные — предатели,
цирковые клоуны — все печальные,
а упрямые скептики — все мечтатели.
если дом уютный — не замок точно,
а квартирка старенькая в Одессе.
если с кем связаться — навеки, прочно.
пусть сейчас не так всё, но ты надейся.
да, сейчас иначе, но верь: мы сбудемся,
если уж менять, так всю жизнь по-новому.
то, что самое важное, не забудется,
гениальные мысли всегда бредовые.
кто ненужных вычеркнул, те свободные,
нужно отпускать, с кем вы слишком разные.
ведь, если настроение не новогоднее,
значит точно не с теми празднуешь.

   Федор Сваровский

мне сказали
что ты меня все еще любишь

что ты звонишь
когда меня нету дома

читаешь мои любимые книги
чтобы быть внутренне ближе

ходишь за мной по пятам
в офисе и магазине
к знакомым

говорят, тебя даже видели рядом со мной
весной
на гриле
далеко за городом
и даже на конференции по недвижимости в Париже

и это
несмотря на то
что мы друг с другом практически не говорили

и по известным причинам
я в ближайшем будущем тебя, как мне кажется, не увижу

хочешь узнать почему?

потому что на мокрой дороге в Ригу
тебя разорвало, размазало, разбросало
и перемешались в единую массу волосы, мясо, кости
и какое-то даже сало
и отдельно лежала оскаленная голова

потому что я был на похоронах
как положено
покупал цветы

потому что ты
два года уже мертва

но

может быть, это все-таки правда

потому что какой-то странный
травянистый запах
бывает в ванной

ранним утром
я иногда захожу на кухню

там
внезапно
вымыты все тарелки
и накурено
и съедена вся халва.

   Ася Анистратенко, 2007

Говоришь сам себе, что прошла зима,
пережил то, что смог; что не смог, — оставил
так, как есть; не сошел до конца с ума,
закалился в процессе не хуже стали,
вышел в мир, осмотрелся, раскрыл ладонь -
подкормить голубей у седой скамейки,
рассказал им, что свил сам с собой гнездо
там, внутри, где прописан до самой смерти,
рассказал им, что видел плохие сны,
что на кухне пригрелся у батареи,
но зимы не растопишь ничем земным,
а земное в тебе, говоришь, стареет...
рассказал бы еще, но в ушах свистит,
и карман обмелел, и ладонь пустая...
иногда для того, чтобы всех простить,
одного воскресения не хватает.

   Вера Полозкова, 2007

Без году неделя, мой свет, двадцать две смс назад мы еще не спали,
сорок — даже не думали, а итог — вот оно и палево, мы в опале, и слепой не видит, как мы попали и какой в груди у нас кипяток.
Губы болят, потому что ты весь колючий;
больше нет ни моих друзей, ни твоей жены;
всякий скажет, насколько это тяжелый случай и как сильно ткани поражены.
Израильтянин и палестинец, и соль и перец, слюна горька; август-гардеробщик зажал в горсти нас, в ладони влажной, два номерка;
Время шальных бессонниц, дрянных гостиниц, заговорщицкого жаргона и юморка; два щенка, что, колечком свернувшись, спят на изумрудной траве, сомлев от жары уже;
все, что ДО — сплошные слепые пятна, я потом отрежу при монтаже.

Этим всем, коль будет Господня воля, я себя на старости развлеку:
вот мы не берем с собой алкоголя, чтобы все случилось по трезвяку;
между джинсами и футболкой полоска кожи, мир кренится все больше, будто под ним домкрат;
мы с тобой отчаянно Непохожи, и от этого все Забавней во много крат;
Волосы жестким ворсом, в постели как Мцыри с барсом, в голове бурлящий густой сироп;
Думай Сердцем — сдохнешь счастливым старцем, будет что рассказать сыновьям за дартсом, прежде чем начнешь собираться в гроб.

Мальчик-билеты-в-последний-ряд, мальчик-что-за-роскошный-вид.
Мне Плевать, что там о нас говорят и кто Бога из нас гневит.
Я планирую пить с тобой ром и колдрекс, строить жизнь как комикс, готовить тебе бифштекс;
что до тех, для кого важнее Моральный кодекс — пусть имеют вечный оральный секс.
Вот же он Ты — стоишь в простыне, как в тоге и дурачишься, и куда я теперь уйду?!
Катапульта в райские гребаные чертоги — специально для тех, кто будет гореть в аду.

   Ксения Желудова, 2011

Памятка

прочитай и выучи наизусть:
тьма имеет предел, и любая грусть
преодолима, если построить мост;
боль исчерпаема, горе имеет дно,
если осмелиться встать в полный рост,
дотянуться до счастья, ибо оно
досягаемо, и рецепт его крайне прост.

запиши и бумагу затем сожги:
люди — концентрические круги,
у всех одинакова сердцевина.
память — вбитый в темя дюймовый гвоздь,
научись прощать, он выйдет наполовину.
обиды и скорбь созревают в тугую гроздь,
выжми до капли, получишь терпкие вина.

взрослей, но и не думай стареть,
смерть существует, но это всего лишь смерть,
дань закону контраста.
не стоит пытаться нумеровать страницы,
ибо время тебе неподвластно.
в твоих силах помнить слова, имена и лица,
рушить стены и презирать границы,
любить, покуда сердце не задымится,

и знать, что всё это не напрасно.

Источник: http://www.adme.ru/tvorchestvo-pisateli/sovremennye-stihi-kotorye-vynimayut-iz-tebya-dushu-693305/

         А. Дольский

ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ

Мне звезда упала на ладошку.

Я ее спросил - Откуда ты?

- Дайте мне передохнуть немножко,

я с такой летела высоты.

 А потом добавила сверкая,

словно колокольчик прозвенел:

- Не смотрите, что невелика я...

Может быть великим мой удел*.

 Вам необходимо только вспомнить,

что для Вас важней всего на свете.

Я могу желание исполнить,

путь неблизкий завершая этим**.

 Знаю я, что мне необходимо,

мне не нужно долго вспоминать.

Я хочу любить и быть любимым,

я хочу, чтоб не болела мать,

 чтоб на нашей горестной планете

только звезды падали с небес,

были все доверчивы, как дети,

и любили дождь, цветы и лес,

 чтоб траву, как встарь, косой косили,

каждый день летали до Луны,

чтобы женщин на руках носили,

не было болезней и войны,

 чтобы дружба не была обузой,

чтобы верность в тягость не была,

чтобы старость не тяжелым грузом -

мудростью бы на сердце легла.

 Чтобы у костра пропахнув дымом

эту песню тихо напевать...

А еще хочу я быть любимым

и хочу, чтоб не болела мать.

 Говорил я долго, но напрасно.

Долго, слишком долго говорил...

Не ответив мне звезда погасла,

было у нее немного сил.

      Николай Гумилев

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд

И руки особенно тонки, колени обняв.

Послушай: далёко, далёко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

 Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

 Вдали он подобен цветным парусам корабля,

И бег его плавен, как радостный птичий полет.

Я знаю, что много чудесного видит земля,

Когда на закате он прячется в мраморный грот.

 Я знаю веселые сказки таинственных стран

Про чёрную деву, про страсть молодого вождя,

Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,

Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя.

 И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.

Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

      Иннокентий Анненский

СРЕДИ МИРОВ

Среди миров, в мерцании светил

Одной Звезды я повторяю имя...

Не потому, чтоб я Ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

 И если мне сомненье тяжело,

Я у Нее одной ищу ответа,

Не потому, что от Нее светло,

А потому, что с Ней не надо света.

  Михаи́л Ю́рьевич Ле́рмонтов (3 октября [15 октября] 1814, Москва — 15 июля [27 июля] 1841, Пятигорск) — русский поэт, прозаик, драматург, художник, офицер.

          Ангел

По небу полуночи ангел летел,
И тихую песню он пел;
И месяц, и звёзды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов;
О Боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нёс
Для мира печали и слёз.
И звук его песни в душе молодой
Остался — без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна,
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.

                                       1831

    Илья Тюрин, московский поэт, погиб в 19 лет в августе 1999 года

       Письмо

Оставьте все. Оставьте все, что есть:

За нами, в нас, под нами, перед нами.

Оставьте все: как музыку, как месть

Жестокого стекла оконной раме.

Оставьте всё. Оставьте прежде свет - 

Во всех его телах: в свечах, и возле

Свечей и возле тех, которых нет,

Но - надо полагать, что будут после..

Оставьте все. Оставьте день для глаз

Его конец - для губ, сказавших "Amen".

Оставьте ночь: она запомнит вас,

Забыв себя, заполненную вами.

И всё останется. И лишь часы,

Спеша вперед, зашепчут Альфа, Бета,

Омега. Всё. Оставьте росчерк - и

Оставьте свет. Но не гасите света.

  Махотин Сергей - российский поэт, прозаик, автор замечательных произведений для детей.

       За мелом

Какая удача! Послали за мелом!

 Я к бэшникам в класс загляну между делом,

 Язык покажу — и конец тишине,

 А Гриша Кружков позавидует мне.

 За мелом! Устал я сидеть без движенья.

 Разбег — и скольженье, разбег — и скольженье.

 Пустой коридор. Не мешает никто.

 А после звонка, согласитесь, — не то.

 Уже доскользил до дверей туалета.

 Во тьме туалета горит сигарета.

 Прогульщику Пахе «привет» говорю.

 — Оставить хабарик?

 — Еще не курю.

 Но завуч — вот это подвох! — за дверями.

 — Курил?! — а сама так и водит ноздрями.

 — Да нет, я за мелом… — Проверю, учти!

 — Ага!.. — Еле ноги успел унести.

 По лестнице прыгаю через ступеньки.

 В кармане смеются карманные деньги.

 Пора и в столовую. Полный вперед!

 А там разливают вишневый компот!

 Лишь только в свой класс успеваю ввалиться,

 Я новостью этой спешу поделиться.

 И вместе со мною ликует весь класс!

 — Махотин! Где мел?

 — Мел? Ах, да! Я сейчас!..

Сергей Александрович Есе́нин (21 сентября (3 октября) 1895, село Константиново, Рязанская губерния — 28 декабря 1925, Ленинград[1]) — русский поэт

Собаке Качалова

Дай, Джим, на счастье лапу мне, 

Такую лапу не видал я сроду. 

Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне.
Пожалуйста, голубчик, не лижись.
Пойми со мной хоть самое простое.
Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
Не знаешь ты, что жить на свете стоит.
Хозяин твой и мил и знаменит,
И у него гостей бывает в доме много,
И каждый, улыбаясь, норовит
Тебя по шерсти бархатной потрогать.
Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою доверчивой приятцей.
И, никого ни капли не спросив,
Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.
Мой милый Джим, среди твоих гостей
Так много всяких и невсяких было.
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно вдруг не заходила?
Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.
[1925]

́ Николай Миха́йлович Рубцо́в (3 января 1936, село Емецк, Холмогорский район (ныне Архангельская область) — 19 января 1971, Вологда) — русский советский лирический поэт.

ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ

В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.

Светятся тихие, светятся чудные,
Слышится шум полыньи...
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы, печали мои?

Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное - все забывается,
Светлые звезды горят!

- Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?

В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь...
                     <1965>

 Евгений Орлов

***

я – наше поколение зимы

и незаметно стал одним из многих

чьи дни как пять копеек сочтены

метрошным турникетом однобоким

я – наше поколение читать

в пролетах между станциями Хэма

(интеллигентно в голову не брать

старушечьи попытки отодрать

от старика и моря и сиденья)

я – наше поколение мечтать

на кухне в одноклеточном угаре

когда-нибудь куда-нибудь слетать

хотя бы с принцем маленьким напару

хотя бы даже с пешковым – на парму

а может с маргаритой – из окна...

(российская империя – тюрьма

тогда еще не пели под гитару)

я – наше поколение тоски

Цветаевой – по горю

Пастернака – по простоте

и разные куски

замысловатых музык и картин

сводить в один но искренний спектакль –

трагедию! – где учишься грустить

и даже тихо очень тихо плакать...

я наше поколение – любить

(не лапать по загаженным подъездам

а с расстоянья) чаще – безнадежно

от обожанья слов не находить

любить тебя "так искренно, так нежно

как дай Вам бог” хоть раз любимой быть!

и быть – вообще хоть как-нибудь любимой!

в отсутствии

людей

прошедших мимо

метрошных турникетов

 ...может быть 

однажды встретимся

в вагонной суматохе

Вы – ваше поколение весны 

и незаметно станете одной 

из многих

чьи дни

  Ольга Гулинкина, Olen

Нам не разбиться

Все мы у Бога зажаты в горсти

люди и звезды...

Выдохнет небо последним "Прости" -

падаем слезно...

Звездных дождей серебристая нить -

росчерки судеб...

Нам бы сегодня в зените прожить -

завтра не будет...

Призрачно "завтра" и есть лишь "сейчас" -

счастье полета...

Листья, как карты, в ладонях у нас -

дней позолота

С рыжей листвою меня отпусти...

Люди, как боги...

Выдохнет сердце последним "Прости"

наши тревоги.

Недолговечное счастье, как дым -

кружатся листья...

Падая в вечность, мы просто парим...

Нам не разбиться...

                  21-10-2012 

      Владимир Таблер

             Завтра будет тепло

(из прогноза погоды

на 13 мая 2003 года по Литве)

Завтра будет тепло. Завтра будет легко и спокойно.

 Будут реки струиться, как время из божьей горсти.

 Будет небо высокое — место для колокольни.

 Будет всё, как положено, течь, обретаться, расти.

Завтра будет любовь. Будет ласка сочиться из пальцев.

 Будет нежность от губ отрываясь, слагаться в слова,

 незнакомо родные, как лица пришедших скитальцев,

 где-то в дальних пучинах искавших свои острова.

Ко мне мама придет — одинокою ланью из леса...

 Эх, Нико Пиросмани, лишь ты знаешь эти глаза...

 Да, седею, все верно. Ребро и наличие беса.

 Только мама поймёт, что не бес это, а небеса.

Cоберутся друзья. Даже те, кто стал плотью земною.

 Пусть в иных воплощеньях, неузнанных теми, кто жив.

 Над сенной лихорадкой судеб, над остывшей золою,

 встанем в рост и натужимся всеми остатками жил,

продолжаясь друг в друге и в жизни, и в том, что за нею,

 мы еще отчебучим, отбросив занудную роль!

 И в прыжок затяжной, и в крутой бейдевинд мы сумеем,

 и по самому краю, в «девятку», летс гоу рок-н-ролл!

Завтра будет светло. Не случатся измена и кривда.

 Будет просто, как надо, как должно и как суждено.

 Полночь близится. Скоро — и крылья, и парус, и рында...

 А сегодня все кончено. Прожито. Завершено.